Перспективы научных исследований в предстоящей экспедиции огромны. Если мы попадем в Гималаи, наш отряд может провести любопытнейшую работу. Среди нас теперь географы, зоологи, ботаники, физиологи, медики, химики, физики... Каждый собирает свой, уникальный в данном случае материал, который еще интереснее будет выглядеть рядом с результатами исследований товарища. Ведь зоологу не обойтись без ботаника; гляциологу, изучающему ледники, обязательно приходится контактировать с геоморфологами и геологами; заплетены в этот узел и физиологи с медиками, да и все мы в целом. Всесторонность исследований заключает в себе особую ценность.
Я включился в подготовку экспедиции и начал усиленно тренироваться...
Теперь, читатель, я расскажу о Нурисе. Почему я говорю ему «ты», а он мне «вы» и почему он так и не согласился перейти со мной на «ты», как я его об этом ни просил. Дело в том, что я мог бы назвать его своим учеником, если бы он давно уже не перерос меня на голову в спортивном и научном отношении. Нурис стал большим специалистом по снежным лавинам. Лавиноведение у нас наука сравнительно молодая и все более и более необходимая для практической деятельности человека в горах. Без инженерной гляциологии не обходится теперь ни одно крупное строительство в горах. Наши академические гляциологи, например, семь лет проработали на БАМе, их изыскания и карты легли в основу проекта трассы. Нурис Арыпханов провел необычайное по своей новизне исследование по изучению параметров движущихся лавин. Мне довелось быть свидетелем этих исследований.
Прошлой зимой я приехал в Терскол покататься на лыжах. Остановился в Высокогорном геофизическом институте, который находился у подножия Эльбруса. Я приехал в сложное время. Год выдался снежный, без конца сходили лавины, были и жертвы. Нурис прогнозировал сход лавин и на основе этих прогнозов давал рекомендации, руководил спасательными работами. Домой он приходил поздно ночью, и поговорить нам никак не удавалось. Борис Стуков, работающий вместе с Нурисом, рассказал мне, как за одно лето установили они на пути лавин арматурные вышки. На каждой из них на разных высотах – пять датчиков, которые включаются автоматически при сходе лавины. Они передают
информацию в лабораторию, оборудованную электронными самописцами.
И вот наконец лавинная опасность для района Эльбруса миновала, и мы с Нурисом пошли в лабораторию.
Я рассматривал самописцы, напоминающие электронно-вычислительные машины. В них что-то гудело, пощелкивало, мигали разноцветные лампочки, колебались на циферблатах стрелки.
– И все это ты сам придумал? – спрашиваю я, с уважением разглядывая сложную аппаратуру.
– Ребята мне здорово помогли, – говорит Нурис. – Боря Стуков, Миша Павленко, Лева Масюков... Один бы я ничего не сделал. И теперь мы знаем, на какой высоте какая сила удара у лавин, как убывает эта сила по мере удаления от склона, как меняются ударная сила лавины и ее воздушная волна в зависимости от состояния снега, от времени года, от высоты снежного покрова. Мы получаем полную информацию о том, что происходит внутри лавины.
– Кто-нибудь раньше проводил подобный эксперимент?
– Нет. Могу сказать с уверенностью: установки, которая позволяла бы «заглянуть» внутрь лавины на всем ее пути, нигде еще не было.
Я порадовался за Нуриса. Я знаю его давно, без малого двадцать лет. Помню, как еще школьником он впервые появился у нас в альпинистском лагере «Ала-Арча» на Тянь-Шане. Потом был Московский университет, потом Хибины, Якутия, Камчатка, много разных мест и еще больше целеустремленного труда. Не раз ходили мы с ним в горы, бывало, ходили и вдвоем.
А потом Нурис защитил диссертацию по снежным лавинам. Это была не совсем обычная защита. На двадцать первом этаже МГУ, в одной из аудиторий географического факультета, рядом с научными руководителями Нуриса – известными учеными – сидели мать Зайнаб, сестра Зульфия и братья-трактористы Сагит и Нурмахамат, приехавшие из далекого среднеазиатского городка Газалкента. Было на защите и много альпинистов...