Попов понял мое молчание и сказал:

– Ты же не высотник. На какой высоте ты был?

– На Эльбрусе, – неохотно сознался я.

– Вот видишь... А сколько у тебя восхождений?

– Точно не знаю, не считал, но думаю, сотни полторы наберется.

– «Пятерки» у тебя все стенные. Так?

– Так.

– Вот и подумай, серьезно ли в нашем возрасте начинать заниматься высотным альпинизмом.

Я подумал и решил, что он, в общем-то, прав. У каждого альпиниста есть свой профиль, своя специализация, что ли. Даже первенство по альпинизму проводится у нас по нескольким классам. Есть класс технически сложных восхождений, есть класс высотных восхождений, есть класс высотно-технических и класс траверсов (прохождение вершины или участка гребня со спуском на другую сторону. Одна из сложностей траверсов заключается в том, что необходимо нести на себе весь груз. Траверс дает большие и продолжительные нагрузки. Примеры: прохождение десятикилометрового гребня Шхельды или траверс Безингийской стены, состоящей из нескольких пятитысячников). Обычно каждый альпинист выступает в каком-то одном из этих классов. Бывают, конечно, и универсалы. Тем более что высотные и высотно-техническпе восхождения имеют много общего. Но я «делал» стены, то есть совершал технически сложные восхождения, а разница между стенными и высотными восхождениями приблизительно такая же, как между бегом на короткие дистанции и марафоном. Совсем другая работа, иные нагрузки, различные техника и тактика. И конечно, высота. Высшая точка Западного Кавказа – Домбай-Ульген – имеет высоту всего 4040 метров над уровнем моря. На такой высоте мы сейчас сидим. Вершины Альп, на которых приходилось бывать, тоже невысоки: Маттергорн – 4478 метров, а высшая точка Альп – пик Монблан – 4810 метров. Стены километровые, отвесные, порою даже с отрицательным уклоном, но не высота. Трудность восхождения не определяется только высотой, категория трудности маршрута на вершину четырех тысяч метров может быть выше, чем на иной семитысячник. Просто это разные вещи.

– Да, наверное, – сказал я, поразмыслив. – Опять же возраст.

– Возраст еще ничего. Важны форма и тренировки.

Хотя я как будто и согласился с Мишей, но все же в глубине души понимал, что буду пробовать, испытывать и терзать себя до предела, до самой последней точки.

– Ну, давай поставим палатку. – Миша тяжело поднялся.

29 июня 197... года

Я немного осмотрелся. Теперь представляю себе наш район. Мы в самом что ни на есть центре Памира, в наиболее высокой его части. Наш лагерь разбит на поляне Сулоева, названной по имени погибшего в 1968 году участника памирской экспедиции Валентина Сулоева. Между склоном горы Камень и боковой мореной ледника Фортамбек большое, почти ровное пространство, на котором размещается не только наш лагерь, но и медико-биологическая экспедиция Таджикской академии наук и международный альпинистский лагерь. Сюда же должны прибыть альпинистские экспедиции Грузии и Украины.

По полянке текут ручьи, и она в отличие от окружающих склонов и морен вся покрыта зеленью. В основном эдельвейсами.

Позже я спросил у Мешкова:

– Хочешь стать миллионером?

– Хочу, Саныч, очень хочу.

Я наклонился и сорвал эдельвейс.

– Вот этот невзрачный серенький цветочек в Швейцарии стоит пять долларов. Нагрузи ими вертолет и свези в Швейцарию.

– Спасибо, Саныч, я подумаю.

Ледник Фортамбек имеет длину 27,2 километра, мы находимся у его верховьев. Тут есть симпатичный парнишка, он интересовался происхождением местных названий и установил, что ледник назывался раньше у киргизов Портамук. «Портам» по-киргизски – лопух, а «мук» – давным-давно живший здесь народ. Что-то вроде «чуди» на Руси. Частица «мук» здесь нередко встречается. Река из Фортамбека впадает в долину Муксу, кишлак есть с таким названием.

Пройти на ледник из долины его реки очень трудно, почти невозможно: отроги хребтов Академии наук

и Курайтопчак сближаются и образуют теснину с лёссовыми и осыпными склонами. Крюк в них не забить. Поэтому альпинисты добираются сюда на вертолете.