Часть третья

1

С самого утра без умолку рыдали колокола на Софийском соборе. По приезде в Киев Петр заказал панихиду. Колокольный звон разбудил его, и он тотчас вспомнил, что больше нет генерал-адмирала Головина... Петр не дождался постельничего Гаврилу Головкина, сам торопливо оделся в повседневный мундир, достал бумагу, перо, да так и не умывшись сел писать Апраксину.

«Ежели сие письмо вас застанет на Москве, то не извольте ездить на Воронеж; будешь на Воронеже, изволь ехать в Москву, ибо, хотя б никогда сего я вам не желал писать, однако воля всемогущего на то нас понудила, ибо сей недели господин адмирал и друг наш от сего света отсечен смертию в Глухове; того ради извольте, которые приказы (кроме Посольского) он ведал, присмотреть, и деньги и прочие вещи запечатать до указу. Сие возвещает печали исполненный Петр».

В дверях за это время стали Гаврила Головкин и Меншиков, не смея ступить за порог, не смея мешать.

— Отправь это в Москву! — не поворачиваясь, убитым голосом приказал Петр Меншикову.— Отныне генерал-адмиралом станет Федор Матвеевич...

Головкин и Меншиков подошли к столу.

Часть вторая

1

В Европе еще не приумерили смех над Петром I за его поражение под Парной в 1700 году, еще продолжала ходить по царствующим диорам ироническая медаль с изображением русского царя, убегающего от Карла XII без шляпы, а при дворах уже появились новые анекдоты. Рассказывали, как по-мужичьи жаден он на работу, как скуп, как отвратительно невоспитан и будто бы кидался костьми с тарелок, когда обедал у прусских курфюрстин. Он действительно имел с детства привычку метать кости собакам во время обеда, но в Пруссии, как ему казалось, этого не делал. Однако все эти анекдоты, сплетни и сама медаль, дошедшая до Петра уже после того, как он взял в прошлом году Нарву, не только не повергали его в унынье, но, напротив, разжигали в нем неуемную страсть к деятельности, желание доказать Европе еще большую жизнеспособность и силу русского государства, и в то же время никто, как Петр, но понимал всей трудности сложившегося положения — и внутреннего, и внешнего — в эти решающие годы затянувшейся войны со Швецией. Как жить? Как воевать дальше? — вокруг этих вопросов неустанно билась мысль Петра.

Трудовая жизнь Василия Лебедева началась очень рано. Он работал грузчиком, гвоздильщиком, поваром. После окончания университета преподавал в школе русский язык и литературу.

В 1969 году выходит первая книга повестей и рассказов Василия Лебедева «Маков цвет». Книга удостоена премии Ленинского комсомола. Позднее появились книги «Высокое поле», «Жизнь прожить», «Его познал Гиппократ» и другие.

Повесть «Обреченная воля» — новое слово в творчестве писателя, первое его обращение к исторической теме. Повесть рассказывает о Кондратии Булавине — руководителе восстания на Дону в начало XVIII века. Целью восстания была борьба за волю Дикого поля, но ото движение переросло в борьбу за свободу всех угнетенных, бежавших на Дон от чудовищной эксплуатации.

Действие в повести развивается по двум сюжетным линиям. Одна — жизнь булавинской вольницы, т. е. казаков, запорожцев, восставших башкир, другая — царский двор В лице Петра I и его приближенных. Трагический исход восстания наиболее ярко отразился в драматизме судьбы самого Булавина и его семьи.

В начале 1950 г. научная и спортивная общественность тепло отметила 65-летие со дня рождения и 50-летие научно-трудовой деятельности одного из старейших альпинистов страны, видного деятеля советской физиологической науки, профессора дважды орденоносного Института физической культуры им. Лесгафта Алексея Николаевича Крестовникова. В адрес юбиляра со всех концов Советского Союза поступили многочисленные приветствия, отмечающие большое значение его научной и педагогической деятельности и заслуги Алексея Николаевича в создании советской физиологии спорта, молодой ветви общей экспериментальной физиологии.

Каждому из альпинистов, кому довелось хоть раз пройти просторы могучей Алайской долины, проникнуть в сердце Памира, к подножию пика Сталина, на ледники Федченко и Фортамбек — надолго запомнились эти места. Даже в памяти бывалого восходителя, хранящей тысячи горных видов, запечатлевшихся за 15—20 лет странствований в хребтах, навсегда остается величественная панорама Центрального Памира.

Неудивительно, что наши альпинисты с уважением и гордостью называют имя отважного русского географа, дерзнувшего одним из первых направить свой караван в дикие ущелья «белых пятен» Памира, имя Николая Леопольдовича Корженевского. И до него многие исследователи с понятным волнением смотрели из ущелья Сурхоб, с перевала Терс-агар на хаос пиков и ущелий, высящихся за грандиозной стеной Заалая, но Н. Л. Корженевский раньше всех двинулся к стремительной Сель-даре, уходящему в глубь ущелий леднику Федченко, под черные скалы Шильбе и Сандала.