Решаем подниматься по желобу и идти сегодня, поскольку ночевать здесь все равно негде. Ким уходит в желоб на всю веревку и просит подвязать ему вторую. Но узел, связывающий веревки, не проходит через карабины забитых Кимом крючьев. Поэтому одновременно за Кимом приходится идти Володе. Это опасно: Ким может сбросить на Володю камни. Но что делать, если Киму нужна веревка и он не может остановиться в

желобе... Вскоре Ким кричит, что он вышел. Обе веревки кончились. Конец я закрепляю на всякий случай на карабине. Заглядываю в желоб и вижу Володю, который поднимается метрах в тридцати надо мной.

– Скоро выйдет, – говорю я Косте, отходя от желоба. – Снимает веревку с карабинов, чтобы можнобыло вытащить рюкзаки.

И вдруг раздается страшный грохот. Кажется, обрушилась вся стена. Из желоба летят скальные глыбы в несколько тонн весом каждая. Мы с Костей инстинктивно прижимаемся к скале. За грохотом наступает мертвая тишина. Страх, дикий страх пронизывает меня. Огромным усилием воли поднимаю голову и вижу белое лицо Кости. Он с ужасом смотрит на ползущую из желоба веревку. Показывается ее перебитый конец. Нити капрона распустились махровой кистью. Веревка соскальзывает мимо нас и распрямляется внизу, повиснув на нашем карабине. «Вот и все... – думаю я. – Как тихо стало. Володя пролетел, когда мы прижались к стене. Надо посмотреть вниз. Да вряд ли увидишь. Его, конечно, сбросило на ледник. Ким, наверное, остался. Он должен остаться, он же вышел! А может быть, смело обоих? Без веревки нам с Костей отсюда не выбраться. Остался обрывок. Крикнуть Киму? А если он не ответит?..»

Костя молчит. Я делаю движение, чтобы подойти к желобу, и вдруг отчетливо слышу голос Мешкова:

– Ребята! Все в порядке, у меня из-под ног ушло!

– Жив!!! – выдыхает Костя и, прислонившись к скале, закрывает глаза.

А Володя кричит наверх:

– Ким, веревку перебило! Подниматься мне?

– А куда же ты денешься? – кричит Ким. – Вылезай! Саныч! Са-а-аныч! Веревка ушла?

– Нет, – отвечаю я, – закреплена была!

– Что делать будем? – орет Ким.

– Пусть Володя подойдет, тогда решим!

– Чего?!

Слышно плохо, и нам приходится кричать во все горло и по слогам.

– Во-ло-дя! Ты вы-ни-ма-ешь ве-рев-ку из ка-ра-би-нов?

– Вы-ни-маю!

– Ким! Надвяжите оба конца ваших репшнуров... реп-шну-ров! Сбросьте их вниз. Я по-дой-ду и свяжу ве-рев-ки! По-нял?

– Понял, Саныч! Сейчас сделаем!

Но делается все это не так быстро. Пока мы достаем веревку и связываем ее, пока вытаскиваем наверх рюкзаки Кима и Володи, которые все время застревают в желобе, пока мы перекрикиваемся до хрипоты, подходит ночь. Нам с Костей подниматься завтра. Будет светло, поутру камни не летят, они скреплены льдом, а со свежими силами легче пролезть по веревке эти семьдесят метров.

Со свежими силами... Я сидел в веревочном кольце и с тревогой думал о предстоящем завтра подъеме. Свежих сил не будет. Третьи сутки почти без сна, вторые почти без еды. Сейчас мы с Костей пожевали сухого печенья, которое никак не лезло в глотку без воды. Кусочки льда, которые мы пососали, только обожгли рот и вызвали еще большую жажду. «Черт меня понес на эту проклятую стену! – думал я. – Сделал в этом сезоне две стены, и все тебе мало. Старый дурак! Когда будешь жить, как все люди?!»

Я всячески распекал себя и твердо решил никогда больше не ходить на сложные восхождения. Правда, я вспомнил, что такие клятвы давал и раньше. Но, как всегда в таких случаях, я был уверен, что теперь со мной такого не случится. «Это идиотизм, – рассуждал я. – Что может быть более бессмысленного, чем лезть на километровую стену? Какому здравомыслящему человеку придет это в голову? Подвергать себя опасности, рисковать жизнью–из-за чего? Из сомнительного удовольствия экспериментировать над самим собой... Воображаю, как бы все это выглядело, если бы испортилась погода... И сейчас нет уверенности, что мы выберемся отсюда».