После короткой тишины раздались крики, стоны раненых.

Степан Хохлов, придерживая правой рукой левую, медленно шел через мостик к солдатам и полный гнева кричал: «Звери вы, что ли? Зачем стреляете в нас, разве мы разбойники какие!» Но раздался одиночный выстрел со стороны наших палачей, и этот герой-рабочий был убит.

Во время «ревизии» Манухина, наши палачи: сам Трещенков, Санжаренко и Ленин и их солдаты, и присутствовавшие за шеренгой солдат Преображенский и Хитун – все они «из кожи лезли» доказывая, что после того как солдаты прекратили залповую стрельбу, рабочие с криком «ура» бросились на солдат. На самом деле никакой здесь атаки на солдат не было, а было вот что: после того как одиночным выстрелом был убит этот рабочий, находившиеся на южной части моста рабочие, в количестве 8–10 человек, полагая, что и их ждет то, что случилось с их передним товарищем, бросились (немного вперед и влево) в овраг, о котором я говорил выше.

Лишь через полтора-два часа после окончания всякой стрельбы появились подводы, на которых и стали увозить раненых и убитых. Урядник Тихонов по распоряжению ротмистра считал и записывал, сколько положили на ту или другую подводу мертвых или раненых. Попутно палачи занимались мародерством, забирая с мертвых все, что можно снять. Это подтверждает донесение начальника Бодайбинской почтово-телеграфной конторы своему начальнику в Иркутске: «Вчера мой помощник,– сообщал чиновник из Бодайбо,– доложил мне, что солдаты, участвовавшие в расстреле рабочих, сдавали на почту деньги на каждого от 100 до 400 рублей. Таких подателей пока только десять. О двух последних я на всякий случай записал сведения. Весьма прискорбно, если этот факт сдачи этих денег не будет известен правосудию. Булатов».

По прибытии подвод я ушел с места бойни вместе с Милковым, Годовым и Слюсаренко, который разыскивал «своих» еще тогда, когда солдаты стреляли. По дороге нас встретила жена Милкова, Настя. Она рассматривала проходящих и проезжающих, искала своего мужа. Предусмотрительная Настя захватила с собой кой-какой годный на повязки материал, благодаря чему я был впервые перевязан.

Вечером в бараке № 6 на Старой Муе состоялось заседание ЦБ, заседали конспиративно. Присутствовали члены ЦБ нового состава и кое-кто из старого. Но здесь уже не было тех, кто до 4 апреля шел за эсеро-меньшевистской группой. Здесь были члены Центральной большевистской группы и рабочие, которые все время поддерживали большевиков. Насколько я помню, на заседании ЦБ в этот вечер присутствовали: Черепахин, Петухов, Кудрявцев, Бондарь, Быков, Корнеев, Шишкин, Зборенко, Жарков, Белоусов, Пешков, Ремнев, Христолюбов, А. Якубов, Волошин, я и другие. На этом заседании отсутствовали Зеленко и Лесной, скрывавшиеся в Бодайбо, арестованные ранее Герасименко и Вязовой, погибший Демидов, уехавшие в Бодайбо Баташев и Подзаходников. Но зато было много старост и рабочих, которые всегда шли в ногу с Центральной группой большевиков, особенно много было с Феодосиевского прииска.

Когда телеграмму составили, встал вопрос – кому сдать ее на телеграф. Свириденко, как должностное лицо, идти, конечно, не мог. Голубков стал колебаться, а присутствовавшие при этом Самсонов, Сушкин, Лопата и еще кто-то из бодайбинцев стали собираться «по домам», по-видимому боясь рассориться с Галкиным. Я посмотрел на Слюсаренко, а он на меня. «Пойдем,– говорю,– Федос, по-видимому, нам с тобой нужно идти». И мы пошли на телеграф, он был близко.

С нами пошел было и Баташев, но я и Слюсаренко запротестовали и предложили ему вернуться на конспиративную квартиру, так как на почте нас всех могли арестовать и тогда Баташев мог провалиться и не выполнить того, что на него было возложено ЦБ.

Ленские горняки не покорились палачам

Царские палачи просчитались – расстрел не запугал ленских рабочих. Забастовка продолжалась, войдя в новую фазу борьбы. И если перед 4 апреля кое-где по приискам начали было работать небольшие группы штрейкбрехеров, то на другой день, когда на приисках стало известно об этом кровавом злодеянии, большинство горняков не вышло на работу. Теперь, сохраняя свои экономические требования, бастующие на первый план выдвинули требование найти виновных преступления 4 апреля. А это уже было требование политическое.

По всем приискам переизбирались местные забастовочные комитеты. Рабочие избирали в комитеты твердых сторонников бастовать «до зеленой травы» и отказывали в своем доверии тем, кто шел за эсеро-меньшевистской группой.