После короткой тишины раздались крики, стоны раненых.
Степан Хохлов, придерживая правой рукой левую, медленно шел через мостик к солдатам и полный гнева кричал: «Звери вы, что ли? Зачем стреляете в нас, разве мы разбойники какие!» Но раздался одиночный выстрел со стороны наших палачей, и этот герой-рабочий был убит.
Во время «ревизии» Манухина, наши палачи: сам Трещенков, Санжаренко и Ленин и их солдаты, и присутствовавшие за шеренгой солдат Преображенский и Хитун – все они «из кожи лезли» доказывая, что после того как солдаты прекратили залповую стрельбу, рабочие с криком «ура» бросились на солдат. На самом деле никакой здесь атаки на солдат не было, а было вот что: после того как одиночным выстрелом был убит этот рабочий, находившиеся на южной части моста рабочие, в количестве 8–10 человек, полагая, что и их ждет то, что случилось с их передним товарищем, бросились (немного вперед и влево) в овраг, о котором я говорил выше. А солдаты, увидев это движение рабочих, ранее напуганные Трещенковым и, по-видимому, думая, что рабочие хотят их обезоружить, открыли вновь стрельбу по рабочим, но уже не залпами, а частую, когда солдат старается как можно больше сделать выстрелов.
Пули стали ложиться у моего левого бока. Потом выяснилось, что это стали стрелять стражники, которых Трещенков поставил вдоль полотна железной дороги. По-моему, именно эта стрельба стражников и была самой губительной для рабочих, так как они стреляли с высокой насыпи железной дороги.
Когда стрельба замолкала на секунду, я видел, как Тульчинский отчаянно махал фуражкой и платком и кричал. Но его никто не слышал. Крики его тонули в стонах и криках раненых. Тульчинский попал в такое же положение, в каком был его «духовный брат», Георгий Гапон, когда последний вел рабочих Питера к царю «батюшке» в день 9 января 1905 года.
По всей дороге люди лежали как камни. И не поймешь, где убитые, где живые...
Но вот опять пауза. Солдаты на секунду перестали стрелять. Я поднялся и сразу наткнулся на Попова. Он был тяжело ранен, у него из раны в руке кровь била фонтаном (впоследствии ему отняли руку). Мы с Ремневым тут же перетащили Попова за бревна, перевязать его было нечем.
Стрельба продолжалась. Как долго мы лежали за штабелями, я не помню. Но вот недалеко на дороге, шагах в пяти от меня, я увидел раненого, который то вставал на колени, то падал опять. Воспользовавшись паузой, я быстро подбежал к раненому и хотел было перетащить его за штабеля. Но в этот момент стрельба возобновилась, и я почувствовал, что меня сильно стукнуло по сгибу локтя левой руки и рука повисла, как плеть. Не успел я сообразить, что произошло с рукой, как вторично почувствовал удар – теперь уже по надбровной дуге – выше правого глаза; через секунду глаз был залит кровью. Я упал и лежал до окончания уже всей стрельбы.
Впоследствии выяснилось, что солдаты стреляли не только по колонне рабочих Нижних приисков, но и по небольшой группе рабочих Феодосиевского прииска. Для этого несколько солдат повернули кругом, и в рабочих стреляли с расстояния 200–250 шагов. Было ранено двое и убит рабочий Ф. Укладов. Это получилось так: рабочие Феодосиевского прииска, узнав, что рабочие Нижних приисков подходят к Надеждинскому, человек 10–15 захотели «посмотреть, как с ними будет разговаривать начальство». Старосты бараков Укладов и Столяров уговаривали их не ходить на Надеждинский, но рабочие их не послушались и побежали через реку Бодайбо к Народному дому. В это время около бараков появился Черепахин и, узнав в чем дело, позвал Укладова и Столярова, и они все вместе побежали догонять уже перешедших на другой берег рабочих. Укладов бежал быстрее Черепахина и Столярова: пока последние опускались только еще с левого берега, он уже был на правом и поэтому скорее последних догнал феодосиевцев. Но в этот момент раздались залпы солдат и Укладов был убит, а еще два недисциплинированных забастовщика были ранены.
Стреляли долго. Сколько – трудно сказать. Но вот, общая частая стрельба все же прекратилась. Стали передвигаться люди. Одни уходили с проклятиями от страшного места кровавой бойни. Другие спешили на помощь раненым. Но тех, кто хотел помочь раненым, не подпускали близко. «Уходи,– кричали солдаты и сам палач Трещенков,– иначе опять будем стрелять!»
Долго раздавались крики и стоны раненых. Желавшие им помочь товарищи стояли вдали и не могли ничего сделать. Я сам видел, как озверевшие палачи стреляли в рабочих, подходивших к раненым, и от этих выстрелов падали в снег новые жертвы. Это было после прекращения общей стрельбы.