Ленские горняки не покорились палачам
Царские палачи просчитались – расстрел не запугал ленских рабочих. Забастовка продолжалась, войдя в новую фазу борьбы. И если перед 4 апреля кое-где по приискам начали было работать небольшие группы штрейкбрехеров, то на другой день, когда на приисках стало известно об этом кровавом злодеянии, большинство горняков не вышло на работу. Теперь, сохраняя свои экономические требования, бастующие на первый план выдвинули требование найти виновных преступления 4 апреля. А это уже было требование политическое.
По всем приискам переизбирались местные забастовочные комитеты. Рабочие избирали в комитеты твердых сторонников бастовать «до зеленой травы» и отказывали в своем доверии тем, кто шел за эсеро-меньшевистской группой. Центральный забастовочный комитет тоже был переизбран, причем созданное большевиками ЦБ было оставлено в прежнем составе, этим ему было выражено полное доверие рабочих. Теперь все видели правильность линии большевиков, их дальновидный анализ событий, их своевременное предупреждение не ходить на Надеждинский. Страшной ценой заплатили горняки за этот политический урок. Но урок был воспринят всей массой: эсеры и меньшевики полностью лишились доверия горняков.
Никто из рабочих теперь уже не помышлял работать дальше у Лензото: у всех было одно желание, и оно становилось все тверже и тверже – поскорее покинуть места, где все говорило о растоптанной в крови правде, о жертвах, о диком произволе царских палачей. Горняки не забыли своих павших товарищей, и потому экономическая забастовка ленских горняков все более перерастала в политическую, ибо, важнейшим требованием бастующих стало требование найти виновных в злодеянии 4 апреля.
Все приисковые работы приостановились. Если до 4 апреля наши люди по постановлению ЦБ кое-где еще работали (водоотливами, сторожами, конюхами и т. д.), то теперь было принято решение снять их всех и выполнять только работы, которые необходимы для обслуживания самих рабочих. Началась так называемая «мертвая стачка».
Забастовочные комитеты ушли в подполье и работали в условиях конспирации. Но благодаря сильно выросшей сознательности рабочих у нас не было случаев предательства, и поэтому органы забастовки все время работали нормально.
Поражала стойкость рабочих. Начались заболевания цингой. Но люди не падали духом. Несмотря на все трудности и невзгоды, рабочие были полны решимости бороться. И сами люди изменились, стали лучше, светлее, чище. В их отношениях между собой стало меньше грубости, больше вежливости, предупредительности. Появилось обращение друг к другу на «вы», чего прежде почти не было.
Теперь, если и случалось иногда нарушение общественного порядка, его быстро прекращал староста барака или дежурный депутат прииска, а прежде, бывало, и вмешательство полиции в таких случаях не помогало.
Классовое сознание рабочих в этот период еще более поднялось. Был такой случай. Трещенков, войдя к себе в приемную и увидев, что ему придется принять 20–30 рабочих, заявил, чтобы они выбрали из своей среды «какого-нибудь старшего», который, собрав все заявления, доложил бы ему. Но рабочие ответили палачу; «Ваше высокоблагородие, у нас ведь есть не «какие-нибудь» старшие, а настоящие, нами выбранные депутаты, которые сидят в тюрьме, ты их посадил туда. Если тебе нужны они, освободи их и говори с ними. Мы же других выборных депутатов выбирать не можем». «Когда это он услышал, то, позеленев, топнув ногой, выбежал из приемной и принимать более никого не стал»,– рассказывал нам один из рабочих, бывших на приеме в тот день у Трещенкова.
С середины апреля ЦБ стало получать телеграммы из разных мест. Приходили телеграммы от различных общественных организаций, особенно рабочих, с выражением самого горячего сочувствия. Откуда только мы их не получали! Здесь были телеграммы из Питера, Москвы, Баку, с юга Украины и из западных областей страны. Приходили телеграммы и из других стран – Америки, Австралии и др. Все это шло по правительственным проводам, и приходится удивляться тому, как все эти выражения сочувствия к нам доходили. Помогало нам то, что на стороне ленских рабочих было все передовое и демократическое в стране, и в первую очередь рабочий класс. Взять хотя бы, например, то, что ЦБ и все органы забастовки были в подполье, а эти телеграммы все же приходили к нам. Приходили, несмотря на то, что в бодайбинской почтово-телеграфной конторе был установлен полицейский контроль за отправкой и прибытием корреспонденции. Но что мог сделать контроль, если почтовики со своим начальником Булатовым были на нашей стороне!
