К сожалению, русские источники XVI—XVII вв. дают значительно меньше сведений о трудовом населении фео­дальных владений, о формах его эксплуатации. Здесь анализу должны быть подвергнуты такие термины русских документов, как «черные люди», «пахотные люди», «деловые люди», «холопы».

Русские документы открывают интереснейшую возмож­ность восстановления норм обычного кабардинского права, бытовавших в XVI—XVII вв. Русские воеводы Терского города сталкивались в своей деятельности с «обычаями» местных народов и должны были в какой-то степени с ними считаться. Особенно тесно было общение администрации Терского города с Кабардою и с населением так называемой Черкасской слободы, возникшей у стен крепости и населенной кабардинцами. В документах привлекают внимание прямые ссылки на кабардинское обычное право, которые даются в разной форме: при передаче слов кабардинцев — как ссылки на «наш обычай» или в отрицательной форме — чего «в Черкасех... не ведетца»; в сообщениях русских людей о кабардинцах — как ссылки на «их свычай», «их обычай», на поступки, совершенные «по черкасски» (черкасами русские документы XVI—XVII вв. называют как адыгов вообще, так и кабардинцев). Сопоставление кабардинских «обычаев», отразившихся в русских источниках XVI—XVII вв., с позднейшими данными XVIII в., с записями кабардинских адатов, сделанными в первой половине XIX в., с практикой применения их в первой половине XIX в. в Кабардинском временном суде не оставляет сомнения в том, что русская администрация Терского города присматривалась к обычному праву нерусского населения, поддерживая соблюдение тех его норм, которые укрепляли положение местных феодалов.

Но кроме использования прямых ссылок источников на кабардинские «обычаи» возможен и другой путь изучения русских документов для восстановления норм обычного права XVI—XVII вв.: документы содержат сообщения о ряде фактов из внутренней жизни кабардинского народа, которые нередко получают разъяснения опять-таки при сопоставлении с позднейшими записями адатов.

Некоторые категории документов материалов северокавказских серий фонда Посольского приказа должны привлечь особое внимание местных историков и языковедов Дагестана и Кабарды. Каждое посольство от северокавказских владельцев везло в подарок московскому царю и царевичам по несколько коней. Уже по осмотре их в Терском городе воеводы сообщали в Москву об их количестве и приметах, тщательно копируя в своих отписках стоявшие на лошадях тавры-тамги. Они нередко воспроизводились второй раз в астраханских отписках, иногда в третий раз — при передаче коней из Посольского в Конюшенный приказ. Таким образом, документы Посольского приказа позволяют составить коллекцию тамг дагестанских и кабардинских владельцев на одно-два столетия древнее зарисовок Гильденштедта.

Большой интерес представляют документы, исходившие от местных владельцев и писанные на восточных — тюркских, татарском и персидском языках. Даже тогда, когда они сохранились не в подлинниках, а лишь в современных (XVI—XVII вв.) русских переводах, они не теряют своего значения местных источников. Но систематический просмотр фонда Посольского приказа обнаруживает и подлинники — около двух десятков «листов» кумыкских владельцев Дагестана XVII в. и большое количество кабардинских. Чаще всего это грамоты и челобитные владельцев, адресованные в Москву, иногда местным воеводам — астраханским и терским. Но попадаются документы и иного характера, вроде перехваченной терскими воеводами в 1636 г. переписки эндерейского владельца с ногайскими мурзами. Эти документы требуют специального изучения не только по содержанию, но и с лингвистической и палеографической сторон. Особо можно упомянуть об отпечатках печатей на подлинных «листах», всегда привлекавших внимание московских дьяков как материал для выяснения зависимого или самостоятельного положения владельца печати.

О «вольных обществах» Северного Дагестана знания администрации Терского города были сбивчивы. Но русским служилым людям были довольно хорошо известны районы Чечни и Ингушетии, частью по посольским путешествиям в Закавказье, частью по военным экспедициям в горы, частью по сношениям с платившими в Терский город «медвяный ясак» горскими племенами; разнообразны были связи с ними гребенских казаков.

Особую задачу составляет расшифровка русифицированных названий чеченских и ингушских племен и интерпретация переданных в русских документах сведений о населенных пунктах, о «начальных людях» — старшинах. Здесь основной прием изучения — опять-таки сопоставление с более подробными известиями источников XVIII—XIX вв., с одной стороны, с местными преданиями — с другой. Круг сведений об осетинах, балкарцах и карачаевцах в русских источниках XVI—XVII вв. невелик. Но при скудности данных каждое сообщение ценно.

В отношении западных адыге один вопрос их внутрен­ней жизни в изучаемый период поддается изучению на основании русских документов — их племенное деление и занятая племенами территория. Здесь опять-таки мы стал­киваемся с русифицированными формами племенных названий.

Выше, при ссылках на приемы использования русских архивных документов для характеристики социально-экономических отношений у северокавказских народов, постоянно указывалось на необходимость обращения к источникам XVIII—XIX вв. для понимания терминов, географических названий, норм обычного права и т. д.

Круг этих источников чрезвычайно обширен: это и труды путешественников, и описания официального и полуофициального характера, выполненные служившими на Кавказе русскими военными или гражданскими чиновниками, архивные фонды, отложившиеся в учреждениях местных кавказских и центральных, наконец, работы, которые соединяли личные наблюдения с исследованием. Ориентировку в этом разнообразном материале облегчают подробнейшие обзоры М. О. Косвена и две появившиеся в последнее время публикации, груды советских исследователей, привлекших русские архивные и местные источники.

Для изучения социально-экономических отношений у северокавказских народов большое значение имеют известия западноевропейских путешественников, проезжавших через Северный Кавказ и Дагестан в Закавказье или живших по служебным своим обязанностям в Крыму. Они сообщают ряд драгоценных для нас наблюдений о занятиях, обычаях, быте местного населения. Употребляемые ими социальные термины требуют, как и термины русских источников, расшифровки, например, термин «сервы» для трудового населения Черкесии у итальянца Интериано, писавшего в конце XV — начале XVI в. Западноевропейские известия о Северном Кавказе привлекались исследователями в большей степени, чем русские архивные документы XVI-XVII вв.