Крепились шахты неудовлетворительно, особенно в местах забоев, так что рабочим всегда угрожала опасность обвалов.
Вода и сырость в шахтах были прямо бедствиями. Стены шахт не были плотно обшиты досками, поэтому постоянно струившаяся по стенам вода заливала пол, окатывала работающих холодной струей. В некоторых забоях целые водопады лились на рабочего сверху, в другом месте вода била рабочего откуда-нибудь сбоку. Работать в таких забоях можно было в непромокаемых костюмах, но Лензото или не давало их или же давало такие поношенные, что рабочий после 1–2 часов работы становился совершенно мокрым.
Золотоносная порода очень часто была расположена на уровне вечной мерзлоты, поэтому грунт приходилось оттаивать «пожогами» – кострами из угля. А так как механическая вентиляция была только на приисках второй дистанции, и то не везде, в большинстве шахт, как правило, применялась только естественная вентиляция при помощи костров у устья шахты. Рабочие постоянно угорали. Чтобы отдышаться, нужно было подниматься на поверхность. Сплошь и рядом были случаи, когда рабочих почти замертво вытаскивали при помощи бадьи, кстати сказать, совершенно не приспособленной для этого.
Другой причиной отравления были взрывные работы. Очень часто работающим в забоях приходилось наталкиваться на твердую породу, которую рвали динамитом. И здесь Лензото, не считаясь со здоровьем рабочих, выдавало плохие сорта взрывчатого материала. После такого взрыва рабочие, пришедшие проверить результат или работать в забое, падали в обморок или начинали кашлять до кровавой пены. Были случаи, когда пальщик (подрывник) отравлялся, приготавливая динамитные патроны голыми руками. Многие болели, но Лензото не придавало этому значения.
При шахтах не было ни раздевалок, ни сушилок. Рабочему приходилось работать в той же одежде, в какой он приходил в шахту. Летом, пока тепло, еще можно было терпеть, а зимой, когда мороз сковывал мокрую одежду, рабочий, придя в казарму, должен был сперва «оттаять», т. е. простоять около горячей плиты 30–40 минут в промерзшем костюме, а уж потом снимать одежду. Это губительно отражалось на здоровье: почти наверняка был обеспечен ревматизм или воспаление легких. А так повторялось почти каждый день, всю зиму.
Несчастные случаи на приисках были постоянным бытовым явлением. Только за операционный 1910/11 г. горный надзор официально зарегистрировал 896 случаев на 5442 человека команды, т. е. более 160 случаев на тысячу рабочих. Медицинская помощь была поставлена из рук вон плохо. В 1910 г. на приисках Лензото имелся всего один врач, который обслуживал 4 больницы и 4 приемных покоя, отстоявших друг от друга на десятки километров.
Рабочие Лензото неоднократно жаловались на плохую медицинскую помощь, на невнимательное отношение к больным как самого приискового управления, так и медицинского персонала, на отказы в помощи заболевшим детям, но никто на это не обращал внимания. Смело можно сказать, что настоящей медицинской помощи на приисках Лензото не было.
По договору рабочие имели право на жилую площадь в казармах Лензото. По договору же помещение должно быть сухим, светлым, теплым, содержаться в чистоте. Правление обязывалось строить казармы на высоком месте. Каждому холостому полагалось не менее 1,5 куб. сажени, а семье «из четырех человек – не меньше 3 куб. сажени». Для сушки одежды и обуви, а также стирки белья должны были быть отведены отдельные помещения, не говоря уже о вентиляционных приспособлениях, которые горным надзором признавались необходимой принадлежностью каждой казармы. Кроме того, было специально оговорено, что холостые и семейные должны размещаться отдельно. Так выглядели жилища в договоре. В действительности же все было по-иному. Рабочие казармы представляли собой деревянные здания, одноэтажные или двухэтажные, построенные, как правило, лет 15– 20 назад прямо на грунте, без фундамента. Поэтому три-четыре нижних венца всегда оказывались погруженными в землю, что вызывало искривление наружных стен, потолков, дверей и окон. Последнее обстоятельство особенно было опасно для двухэтажных домов, которые легко могли обрушиться. В стенах выползала междубревенная прокладка (мох), появлялось множество щелей, выпадали отдельные бревна, а иногда и целые простенки. Пол был также весь в щелях. И в таких помещениях рабочие должны были проводить суровую сибирскую зиму при 40–50° мороза. Чтобы не замерзнуть, рабочим приходилось прибегать к разным мерам, в частности к так называемой «ледяной штукатурке», т. е. обмазывать наружные стены мокрым снегом, мгновенно замерзавшим.