Хотя предложение было заманчивым, Георгий Васильевич вначале не дал согласия, поскольку опасался, что частые болезни будут мешать работе. Однако по настоянию непосредственного начальника и друга — известного историка Н. П. Павлова-Силь ванского, возглавившего работу над очерком, Чичерин взял на себя раздел о политике России в период, когда министром иностранных дел был
А. М. Горчаков. Еще в детстве Г. В. Чичерину многое рассказывал о нем отец, который лично знал и почитал этого дипломата. Теперь представилась возможность осуществить давнюю мечту — написать монографию о Горчакове.
Чичерин энергично взялся за дело. Над очерком он работал вместе с Павловым-Сильванским, причем Георгию Васильевичу пришлось участвовать в подготовке и остальных разделов. Целыми днями Чичерин знакомился с архивными документами, исторической литературой, мемуарами государственных деятелей и дипломатов. Он пользовался частными архивами и библиотеками крупных русских дипломатов, и прежде всего своих родственников. Из-за болезни Чичерин подолгу жил в имении своей тетки в Монрепо (возле Выборга). Павлова-Сильванского он постоянно информировал о ходе работы. В сентябре 1901 г. Георгий Васильевич писал: «Во всех эпохах есть пункты, требующие специальных выяснений. Например, 1830—31 гг.— 1-ое знакомство Горчакова с Louis Napoleon. 30-е годы, из Вены — memoires Горчакова против нашей тогдашней системы... Для многих эпох еще нет основных материалов из архива, а есть только литературные (противоречивый, дисгармоничный хор врущих болтунов)... Покончив со сложным, важным и в литературе совершенно не выясненным 1867 годом, я пошел дальше... Но я еще остановился на переговорах о конференции 1868— 1869 гг. Sybel пишет о ней: Nichts naheres dariiber bekanntЯ убедился, как внимательно нужно распутывать лабиринты переговоров. Петербург и Париж соревнуются, причем каждый факт из каждого города повторяется два раза, летит быстро в телеграмме и плетется медленно в депеше. Одновременно скрещиваются Петербург и Берлин, Берлин и Париж и т. д., хитрые французы путают нарочно, Gramont в Вене врет, Beust увлекается собственною болтовнею, каждый факт отражается в разных столицах в разное время разным образом... Теперь мне предстоит закончить 1870 г. и разобрать содержание и степень помощи от Горчакова Франции. Так будет закончен целый Zeitabschnitt. 70-е годы я оставлю на самые последние дни и перескочу на 1856 г.»
В другом письме говорится: «Я посылал Вам выписки из писем Матушевича о раммоллименто Поццо ди Борго. Остальные письма его полны главным образом сведений о внутренних делах Швеции. Они написаны прекрасным английским языком, изящным, строгим, но и живым, сжаты, содержательны, умны, полны ясной и точной мысли, очень интересны. Видно, что он был выдающийся политик. Любопытная в них черта: оказывается, что дипломатов второстепенных постов (Stockholm, Copenhagen) Нессельроде оставлял подолгу без всяких сведений об общем ходе политики, la grande politique, и они пользовались личными связями, чтобы узнавать, что делается в Петербурге и что мы делаем в мире политики».
15 октября 1902 г. Чичерин передал Павлову-Сильванскому раздел, посвященный деятельности министра Н. К. Гирса — преемника А. М. Горчакова. Работа над историей МИД приближалась к концу, а Чичерин продолжал трудиться над монографией о Горчакове.
Занимаясь историей МИД и монографией о Горчакове, Георгий Васильевич основательно изучил внешнюю политику русского царизма за XIX столетие. (Впоследствии Чичерин не раз прибегал к своим запискам о русской дипломатии XIX в., в частности при написании статей «Четыре конгресса», «Россия и азиатские народы» и др.) Перед ним раскрылись многие закулисные стороны царской дипломатии. Однако ни служба в министерстве, ни занятия историей, ни философия Канта (ею в тот период он увлекался) не могли дать ответ на вопросы, решения которых он так мучительно искал. Ужасы российской действительности — жестокое подавление царским правительством стачечного движения рабочих, бедственное положение крестьянства, свирепые полицейские расправы со студентами — все более приводили Г. В. Чичерина к осознанию «невозможности дальнейшей пассивности», будили в нем «жажду борьбы за общественные цели».
