В начале 1904 года, когда Камо еще сидел в батумской тюрьме, до него дошли первые вести о разногласиях на II съезде РСДРП, о расколе на большевиков и меньшевиков. Камо сразу и бесповоротно пошел за Лениным. Всю жизнь он непримиримо дрался с меньшевиками, которых в Закавказье, особенно в Грузии, было немало.
Работая в подпольной типографии, он во время земских банкетов, в которых меньшевики принимали горячее участие, отказался печатать их прокламации. «Я сказал,— вспоминает Камо,— что типография больше не принадлежит им, так как ее создание — дело моих рук, шрифт достал я, машины принадлежат Кавказскому союзному комитету, который стоит на большевистской платформе».
Руководители меньшевиков сначала пробовали уговорить его, потом неистово ругались, но так и не добились от Камо печатания своих материалов в типографии. Они добились лишь того, что Камо им отдал никуда негодный станок. Меньшевики долго следили за Камо, пытаясь узнать, где находится типография, чтобы завладеть ею, но это им так и не удалось.
На всю жизнь сохранилась у Камо ненависть к меньшевикам. Интересно рассказывает об одном разговоре с ним М. Горький.
«Меньшевиков не понимаю. Что такое? На Кавказе живут, там природа такая... горы лезут в небо, реки бегут в море, князья везде сидят, все богато. Люди бедные. Почему меньшевики такие слабые люди, почему революции не хотят?
Он говорил долго, речь его звучала все более горячо, но какая-то его мысль не находила слов. Он кончил тем, что, глубоко вздохнув, сказал:
— Много врагов у рабочего народа. Самый опасный тот, который нашим языком неправду умеет говорить».
После острого конфликта с меньшевиками Камо решил более тщательно укрыть типографию. Он уговорил своего старого знакомого — дьякона армянской церкви Осепа сдать ему в аренду стоявший в церковном дворе небольшой дом. Сюда и переправили из старой типографии станок, шрифты и материалы. Здесь типография была в большей безопасности как от полиции, так и от меньшевиков. Дьякон Осеп, говорил Камо, «несмотря на свою профессию, был очень честный человек и настоящий природный социалист, всеми силами помогавший революции...»
Старый большевик Асатур Кахоян в своих воспоминаниях рассказывает, что в первое время набор для листовок делал наборщик Лашкарян в одной частной типографии во время ночных дежурств. Камо присутствовал при наборе листовок, помогал Лашкаряну и, как только листовка была набрана, осторожно переносил набор в свою типографию, где и печатал листовки. Обычно эту работу он выполнял днем, когда дьякон освобождался от церковной службы. Осеп садился за пианино и играл, чтобы соседи не могли слышать звуков печатной машины. Впоследствии, когда Камо сам научился набирать, он делал это в своей типографии.
Вместе с Камо в типографии работала его сестра Джаваир. В своей автобиографии она рассказывает, как переносила готовые прокламации на квартиру Михо Чодришвили. Она наряжалась в татарское одеяние, покрывалась чадрой, а под ней прятала прокламации. Джаваир рассказывает, как Камо, обладавший большой наблюдательностью, придирчиво учил ее походке татарской женщины и уменью носить чадру.
Камо служил партии не только как техник-конспиратор. Он всегда был пламенным агитатором-пропагандистом, воспитателем молодых кадров. Еще в 1903 году Тифлисский комитет поручил ему руководство группой революционной ученической молодежи. Камо воспитывал молодых товарищей, учил их не только конспиративной технике, но и большевистскому отношению ко всякому делу, строго осуждал тех, кто пренебрегал мелкими техническими поручениями, настойчиво внушал своим ученикам, что «только тот, кто может и хочет делать маленькое дело, может исполнить и большое... Кто не делает сейчас этих мелочей, тот не способен в будущем сделать большое дело».
Бывший батумский рабочий Иван Певцев рассказывает, что, когда ему не исполнилось еще и 18 лет, он был арестован за участие в стачке на заводе Пассека и в 1903 году сидел в одной камере с Камо. В то время, говорит Певцев, в голове моей еще бродили всякие предрассудки, уцелевшие с детства. Певцев верил в бога, на груди его висел крест.
Камо расспросил Певцева о том, как он попал в тюрьму, в чем обвиняется, обратил внимание и на крест. В течение нескольких дней Камо рассказывал молодому рабочему о происхождении креста, о его значении, о религии вообще. Убедительные аргументы Камо против религии производили на юношу сильное впечатление.
Вначале Певцев горячо защищался, извлекая из старого своего арсенала новые и новые доводы, которые Камо разбивал не спеша, но без промаха.
В своей автобиографии И. А. Певцев, вскоре ставший большевиком и профессиональным революционером, пишет, что в результате этих дискуссий с Камо он выбросил свой крест. И. А. Певцев подчеркивает, что работа Камо среди арестованных приносила большую пользу.
А вот что в 1922 году писал старый тифлисский рабочий В. Квинтрадзе:
«Впервые я узнал т. Камо на нелегальном собрании на заводе Яралова в 1906 году.
Выступали меньшевики, эсеры и кое-кто из большевиков. Настроение было подавленное...
Но стоило только подняться т. Камо и бросить свой бодрый призыв, как всем стало легче, вновь зажглась уверенность в победе, вновь пробудилась воля к борьбе.
«Лучше умереть с таким революционером, чем жить и прозябать»,— говорили рабочие после собрания.
Таков был т. Камо. Всюду, куда бы ни являлся, он вносил с собой жизнь, бодрость и стремление бороться.
Таким он остался всю жизнь.
Никогда т. Камо не думал о себе, о своем спокойствии и благополучии: для него было только одно — революция».
В декабре 1904 года в Баку прошла грандиозная стачка, которая положила начало новому революционному подъему в Закавказье. Для отвлечения рабочих и крестьян от революционной борьбы царское правительство спровоцировало в Баку, Тифлисе и Елизаветполе армяно-татарскую резню. Особенно крупные стычки произошли в начале февраля 1905 года в Баку.
13 февраля Тифлисский комитет союза РСДРП выпустил прокламацию «Да здравствует международное братство!», в которой разоблачались вдохновители и организаторы кровавой армяно-татарской резни в Баку.
«Теперь эти жалкие рабы жалкого царя,— говорилось в прокламации,— стараются поднять и у нас, в Тифлисе, братоубийственную войну! Они требуют вашей крови, они хотят разделить вас и властвовать над вами! Но будьте бдительны! Вы, армяне, татары, грузины, русские! Протяните друг другу руки, смыкайтесь теснее и на попытки правительства разделить вас единодушно отвечайте: Долой царское правительство! Да здравствует братство народов!
Протяните друг другу руки и, объединившись, сплачивайтесь вокруг пролетариата, действительного могильщика царского правительства — этого единственного виновника бакинских убийств».
Тифлисский комитет партии поручил Камо отпечатать и распространить эту прокламацию.
13 февраля огромная толпа армян, татар (азербайджанцев), грузин и русских собралась в ограде армянского Ванкского собора и единодушно поклялась поддерживать друг друга в «борьбе с дьяволом, сеющим рознь между нами».
Камо, Серго Орджоникидзе и другие товарищи, замешавшись в толпе, роздали 3 тысячи экземпляров новой прокламации. Ее призывы еще больше накалили атмосферу, усилили революционные настроения. Народ решил на следующий день вновь собраться здесь.
14 февраля группа партийных товарищей во главе с Камо была послана к Ванкскому собору с большим количеством прокламаций. При огромном стечении народа здесь состоялся митинг, на котором выступали либеральные деятели разных национальностей и представители духовенства.