Не по силам оказалось путешественнику и уяснение проблемы землепользования в Гунделене. Конечно, он видел, что в связи с топографией местности расположение пахотных участков здесь было сложным – чересполосным. Участки виднелись на холмах, в ложбинах, даже в оврагах. Земельные угодья напоминали умышленно искаженные геометрические фигуры. Если бы Соборнов попытался определить принадлежность этих участков, то выяснилось бы, что некоторым хозяевам принадлежало по одной, две, а то и по три небольшие делянки.
Владельцы уже разделенной земли по установившемуся порядку имели право в своих интересах обмениваться участками, и при этом сход не мог запретить это. Однако во всем остальном семьи села зависели от общины, поскольку земля считалась ее собственностью.
А получалось так в связи с периодическими переделами пахоты в этом образовавшемся после крестьянской реформы селе на основе выделенного государством определенного количества земельного фонда.
М. Ковалевский систему периодических переделов не считал самой архаической формой землевладения, а наоборот – «сравнительно позднего происхождения». Земельная собственность в отличие от родовой и патронимической, характерной для специфического горного хозяйства, в данном случае представляла собой временное владение.
В начале нашего века в связи с разделами больших семей количество земельных участков увеличивалось, а размеры их соответственно уменьшались.
В разделах семей в Гунделене принимали участие и представители власти (старшина, один из его помощников и мулла), так как разделы непосредственно затрагивали интересы общинников.
Сущность передела земли состояла в том, что перед каждым новым сезоном путем жеребьевки происходил пересмотр земельного фонда. Один и тот же участок каждый новый год попадал, как правило, другому хозяину. С учетом этого и если прибавить сюда игнорирование правильного порядка севооборота и полеводства, то можно представить, как хищнически истощались почвы.
Передел земли производился примитивными средствами (участки измерялись веревкой, а границы определялись колышками) специально выбранными сходом медиаторами, хорошо знавшими сельские земли, при участии глав семейств.
На протяжении очерка А. Соборнов не раз восхищается гостеприимством гунделеновцев: «Когда вы приезжаете к горцам, то в сакле, в которой вы останавливаетесь, перебывает почти весь аул (за исключением, впрочем, женщин), и старый, и малый считает своим долгом посетить вас; придет к вам в саклю горец, скажет приветствие на горском наречии, станет у стенки, у дверей, стоит и смотрит на вас. Любимый возглас гунделеновцев – это: – Ой, аллах, аллах!..»
Редко кому из путешественников и исследователей удавалось увидеть в Балкарии традиционные и религиозные праздники. Пребывание же Соборнова в Гунделене как раз совпало с такими мусульманскими праздниками, как «Ночь всемогущая» и «Уход белок в их норы».
Путешественник посещал также близлежащие коши, знакомился с чабанами и пастухами, старался выяснить роль кошей в жизни местного населения.
К сожалению, очерк Александра Соборнова, насыщенный разнообразными этнографическими материалами, по воле случая, оставался долгое время вне поля зрения ученых и читателей.
О жизни балкарских сел в самом конце прошлого и начале нашего века можно прочитать немало интересного в публикациях И. Акинфиева, А. А. Долгушина, И. Змайловой, С. Меч, П. П. Надеждина, И. И. Пантюхова, Л. Петрова, С. Полюшкина, Н. Н. Рашевского, К. Саввич-Заблоцкого, Н. Тавлинова.
Результатом «служебной поездки» в Урусбиевское общество явился путевой очерк М. А. Иванова, который он начал следующими словами: «Добытые в этой поездке сведения и не изгладившиеся еще из памяти впечатления дают мне возможность сделать краткий очерк этого интересного уголка Северного Кавказа, заброшенного среди гор, почти у самого подножия исполина Эльбруса».