Подобным же образом к преступлениям подходили и горные грузины – пшавы и хевсуры.
Имея в виду вышесказанное и то, что в объяснении многих явлений представители разных народов Кавказа находились под влиянием анимистических воззрений, они подходили к реальному факту через призму отношений «добрых и злых духов» к усопшему, и все это в совокупности противодействовало различению мотивов и степени виновности при убийстве. Убедительный пример в этом плане приводится известным писателем А. П. Кешоковым в его романе «Вершины не спят», где случайное убийство соседа Каспота одним из героев романа Кургоко повлекло за собой выплату, составившую половину имущества.
Заметим, что сумма выкупов в Балкарии и у соседних народов Северного Кавказа не была постоянной, так как зависела от степени сохранения архаических черт этих порядков, что свидетельствовало о существовании таких времен, когда в случае бегства виновного конфисковывалось все имущество.
При выплате денежной компенсации важную роль играли социальные и имущественные различия потерпевшего и виновного, т. е. отношение их к тому или иному сословию. Примеры говорят о том, что чем беднее был горец, тем больше, в случае вины, падала на него плата, и наоборот, если он оказывался пострадавшим, получал меньшую сумму платежа по сравнению с таубием и богатым его односельчанином. «Подобно тому, как в германских «правдах» высшее состояние выражается прежде всего в высшем размере «вир» или «композиций», так точно среди горцев убийство и всякое другое правонарушение, направленное против членов княжеского рода, ведет за собою уплату обидчиком пени в три и четыре раза больших против обыкновенных», – читаем в работе Миллера и Ковалевского. За убийство таубия платили в 3 – 4 раза больше, чем за простого крестьянина, эта «вира» определялась примерно 15 головами крупного рогатого скота.
От помощи в платеже выкупа освободить себя не мог ни один из родственников. И до уплаты его и урегулирования отношений, по адату, принято было избегать членов патронимии и фамилии пострадавшего.
Женщины и молодежь, как правило, были противниками примирения выкупом, всячески отговаривали мужчин прощать виновных, заклинали их памятью предков. Но общественное мнение настоятельно требовало этого, и пострадавшая сторона соглашалась на мирный исход дела.
Народные законы, даже после примирения, все же в ряде случаев не исключали столкновения между пострадавшими и виновными, и поэтому сельские власти предлагали родным и родственникам убийцы переселиться в другую сельскую общину. Каким бы выкупом конфликт ни был заглажен, в душе близких убитого оставалось неудовлетворение исполнением своих обязанностей, и рано или поздно оно могло проявиться.
В Центральном государственном архиве КБР (ф. 6, оп. 1, д. 364, л. 138 и об.) хранится документ «Прошение холопа Муссы Жангуразова начальнику Центра Кавказской линии Голицыну о прекращении притеснений со стороны таубиев Абаевых» от 4 октября 1845 года, в котором Жангуразов просит повлиять на малолетних Абаевых, преследующих Жангуразовых после примирения. В частности, он указывает, что они «несколько раз по встрече на дороге делали выстрелы».
В качестве такого примера можно привести переживания Инала Маремканова (героя уже называвшегося романа А. П. Кешокова), отец которого был убит в приступе гнева соседом Матхановым Кургоко. Важно, что представление о «долге», принятом в среде кабардинцев, нашло отражение в детской душе. Сам же Матханов хорошо знал обычаи своего народа, знал, что если совет старейшин совершил примирение, его нарушение будет осуждено односельчанами. Но он знал и другое, что голос крови, несмотря ни на какие выкупы, может проявиться в душе наследника-мужчины. Он не был совсем уверен, что Инал, став взрослым человеком, не захочет отомстить его сыновьям. И поэтому Кургоко предпринимает следующий, по его мнению страховочный, шаг: двух своих сыновей он определяет на учебу в русскую и мусульманскую школы, надеясь, что на людей «ученых», редких в те времена у горских народов, рука кровника не посмеет подняться.
Этикет не позволял горцу устраивать скандалы, ссоры или мстить в общественных местах: на сходах, ныгышах, в присутствии стариков, женщин, детей.
Вопросы, связанные с выкупом и примирением кровников, обсуждались на «дуа» – похоронном обряде, затем на ныгыше ближайшими соседями и друзьями, а потом несколько авторитетных и почетных стариков предлагали свои мысли членам народного суда – медиаторам, которые занимались решением уголовных и гражданских дел.