Такой обед у осетин, ближайших соседей балкарцев, назывался столом крови в доме убийцы – «туджыфынг». «При этом семья убийцы, – утверждает З. Д. Гаглойти, – дарила пострадавшей семье оседланную лошадь и пр.».
«Но, несмотря на таковую уплату, – считал П. Зубов, – не прежде исчезает совершенно кровавая вражда между домами убитого и убийцы, пока кто-нибудь из них не возьмет у другого на воспитание дитя, ибо тогда они соединяются между собою политическим союзом, равным родственному».
И поэтому с целью окончательного примирения семья виновного старалась взять на воспитание сроком на 2 – 3 года ребенка – «къан эмчек» из семьи убитого. «С уплатой «кан алгана», – замечено у Ковалевского, – или композиции, связывается обыкновенно передача роду убитого кого-либо из малолетних родственников убийцы». Через положенный срок ребенок возвращался домой с подарками и считался ближайшим родственником «кровной» фамилии. Эта процедура символично означала умилостивление усопшего и других предков, сближение с родственниками пострадавшего, поддержание якобы семейного и фамильного культов. М. Ковалевский видел в этой «заботе о союзах» порождение в свое время распространенного обычая «передавать новорожденных детей на воспитание чужим семьям, чтобы таким образом установить с ними фиктивное родство».
Кроме того, у балкарцев, карачаевцев, лезгин и у ряда других народов Кавказа после общей процедуры примирения кровники выдавали замуж дочерей за мужчин фамилии пострадавших. «С тою же целью, – читаем у С. Каргинова, – обычай предписывает связывать узами родства кровников...» Такие браки, считавшиеся абсолютной гарантией установления родственных отношений, наблюдались в средневековье у германских и скандинавских племен и народов, у франков, славян. Установление подобным образом родственных связей давало право членам враждовавших фамилий считать друг друга «кровными братьями» – «къан къарындашлар».
Е. З. Баранов отмечал особое, почтительное отношение к старшим по возрасту людям: «Вообще, уважение к личности старого человека у горцев велико; горец никогда не позволит, хотя и самой невинной, насмешки над старым человеком; юноша терпеливо выслушивает наставления старца и не позволит себе критиковать их в обществе; конечно, от его доброй воли зависит принять или не принять эти наставления, но смеяться над ними он считает за грех».
Баранов восхищался культурой поведения и речи балкарцев, кабардинцев, осетин и других народов Северного Кавказа. Так, ему приходилось видеть, как из двух встречающихся на горной тропе, первым здоровался идущий под гору, едущий на коне с пешим и т. д. Баранов представлял себе, что всему этому и тому, что и когда можно говорить, приучали с детства. И это естественно. Даже сегодня гунделеновцы, например, считают большим промахом в воспитании неумение общаться с людьми, плохо знать свой язык и обычаи.
Восторженно отзывался автор о гостеприимстве и товариществе жителей балкарских ущелий. «Своего гостя горец встречает приветливо, угощает его «чем бог послал», услуживает ему, но без тени раболепия, хотя и был бы он знатным гостем, но с полным сознанием, что он поступает согласно требованиям обычая. Своего гостя он не позволит оскорбить, будь то туземец или не туземец – безразлично, особа гостя – неприкосновенна. Случается часто и так, что между хозяином и гостем устанавливаются дружеские отношения, смотря, конечно, по тому, понравятся ли друг другу хозяин и гость. Чувство дружбы, товарищества у горцев очень прочно; хороший, верный товарищ тот же брат родной...
У товарищей считается святой обязанностью выручать из беды, защищать друг друга, хотя бы для этого потребовалось пожертвовать собственной жизнью. Выдать товарища, разгласить его тайну считается величайшим позором, и к неверному товарищу горцы относятся с презрением. Очень редко случается, чтобы товарищи изменяли друг другу».
