Институт гостеприимства авторы, в частности М. М. Ковалевский в работе «Закон и обычай на Кавказе», объясняют тем фактом, что гость становится как бы временным членом «семьи, фамилии», и поэтому «обычай собственно наделял гостя и всеми преимуществами родственника и брата». То есть, говоря словами В. Я. Тепцова, сделавшего этот вывод несколько позже, гостеприимство – «остаток родовой жизни, когда было все свое, общеродовое, когда не нужно было просить что-либо, не к кому было и ходить в гости». Ну а наиболее ранним все же предположением этого вывода мы склонны считать высказывание Михаила Ивановича Венюкова: «известно гостеприимство всех патриархальных племен», как нельзя лучше указывающее на то, что, чем ближе общество по своему социально-экономическому развитию к родовому строю, тем больше его с ним связывает. На генетические корни гостеприимства указывает и такой факт, что население Северного Кавказа свои кунацкие не считало такой же собственностью, как и остальная недвижимость.
Приехав в Хулам, Миллер и Ковалевский по прошествии нескольких часов уже изучали само селение, слушали рассказы местного старшины, писаря, седобородых старцев. Им в глаза бросились тщательно обработанные небольшие участки пахотных земель, оросительные канавы, узкие улочки, своеобразные жилища. В записную книжку Максима Максимовича легли строки, касавшиеся землепользования и земледелия. Незначительные по размерам пашни свидетельствовали о том, что земледелие здесь было второстепенной отраслью хозяйства. Кучи камней рядом с пахотными землями и изгороди из них говорили о тяжелом и кропотливом труде горского землепашца, о принадлежности этих участков отдельным семьям на правах собственности.
Внимательный, исследовательский взгляд обоих ученых пытается выделить, что было присуще современному им «татарскому населению», а что осталось у них от алан. Жилища, хозяйственные постройки и поселения хуламцев они находят похожими на осетинские. Авторы характеризуют постройки с крытым двором, т. е. большесемейных общин, напоминающие П-образные жилища. В каждый подобный комплекс входили «четырехугольные» жилые помещения с навесами перед ними, т. е. большой дом и пристройки для женатых пар – отоу. Однако трудно согласиться с авторами в том, что при каждом дворе отдельно имелись кунацкие – помещения для гостей. Вероятно, устройство княжеского жилища, в частности семьи Жарахмата Шакманова, где они остановились, было принято в качестве типичного факта. У крестьянского населения комнатой для гостей всегда являлась одна из отоу.
В. Ф. Миллер и М. М. Ковалевский в кунацкой хуламского старшины Шакманова фиксируют и некоторые элементы этикета гостеприимства. Хозяин дома и пришедшие сюда родственники и односельчане не садятся в присутствии гостей. По их наблюдениям, даже «лица почтенного возраста не решались отступить от этикета». Данный порядок был свойствен всем балкарским обществам, а также соседним народам. Так, И. Леонтьев, будучи гостем Дадаша Балкарукова из Озаруково, сделал следующую запись в дневнике: «Хозяина, любезно обслуживающего гостей, несколько раз пришлось просить присесть. Дадаш Балкаруков объяснял, что, по обычаю горцев, хозяин не имеет права садиться в присутствии гостей, особенно стариков, и должен сам прислуживать им».
Можно добавить еще и то, на что не обратили внимания В. Ф. Миллер и М. М. Ковалевский (как и другие дореволюционные авторы): если гость был старше присутствующих в кунацкой, сесть рядом с ним не мог никто. В конкретной ситуации играло роль также, кто оказывался гостем: посторонний, односельчанин или родственник, происхождение, социальное и экономическое положение гостя и хозяина.
Недопоняли они и того, почему родственники хозяев дома и односельчане с приездом гостей собирались в гостиной, объясняя это лишь их любопытством. В этом ошибались и многие последующие авторы. В частности, Е. З. Баранов писал: «Прибытие в аул какого-либо незнакомца, а тем более не туземца, в мгновение ока становится известным всему населению аула, и толпа любопытных горцев спешит к той сакле, в которой остановился незнакомец». Любопытство, конечно, было свойственно людям, жившим в изолированных ущельях. Они стремились к общению с приезжими из других мест Северного Кавказа, особенно России. Как замечал Н. А. Караулов, балкарцы любят поговорить, что свидетельствует об открытости их характера, а также обменяться новостями, «всякое новое лицо собирает целую толпу любопытных». В самом конце XIX века лектор немецкого, греческого и латинского языков Тифлисских высших женских курсов Карл Федорович Ган писал: «Едва мы уселись в нашем приюте, как уже со всех концов аула собралась толпа любопытных посмотреть на приезжих, и более смелые нахлынули прямо в комнату». То же самое сообщал Н. Поггенполь, посетивший в 1904 году Черекское ущелье: «Неожиданное появление целого каравана возбудило всеобщее любопытство, жители толпами высыпали со всех сторон...». И вполне естественно, что «весть в горах о приезде туристов» распространялась моментально. В. Ф. Новицкий вспоминал, что через короткое время после приезда членов его экспедиции на кош «собралась многочисленная группа загорелых горцев...». В то же время глубоко сомнительно его бескомпромиссное утверждение, что горец может даже ночью проехать несколько километров, переправляясь через пять-шесть холодных горных речушек, чтобы только лишь удовлетворить свое любопытство. Не догадывались они, что это – важнейшая сторона социального единства членов патронимии, «фамилии» и односельчан. Умение принять гостя касалось не только семьи, но и всех родственников, это было далеко не безразлично всем им с точки зрения морали, их чести, отношения со стороны односельчан. Именно поэтому мы позволили себе не согласиться с мнением некоторых исследователей, утверждавших, что если что-либо в угощении не доставало, хозяин занимал у родственников, соседей, односельчан. Термин «занимал», на наш взгляд, несколько неподходящ в данной ситуации. Родственники, выходцы в прошлом из единой большой семьи, потомки общего родоначальника, люди одной крови, стремились помочь семье, которую посетили гости, всем, чем только могли.
