Их было несколько, но сейчас я уже не помню ни их партийных кличек, ни настоящих имен и фамилий. Особенно мне запомнился один из них – студент Горного института «Михаил Петрович». Впоследствии, много, много лет спустя, я узнал, что это был Сергей Петрович Ершов. После Октября 1917 г., посланный на Северный Кавказ в качестве руководителя санаториями Минераловодской группы, С. П. Ершов был расстрелян палачами-шкуровцами под Кисловодском в 1918 г. Не помню я фамилии других лекторов, но горячее чувство благодарности при воспоминании о них не оставляет меня и сейчас, спустя 60 лет после моих встреч с ними.
Уже во время службы на флоте, немало доброго я и другие матросы-подпольщики получили и от руководителя Кронштадтской военной организации Петербургского Комитета РСДРП, подпольщика-большевика «Ивана Федоровича Мелешина». Это было его партийное имя. Настоящее мне не известно и сейчас. Знаю лишь, что большевик «Мелешин» был казнен по приговору военно-полевого суда в Петербурге в 1906 г.
Кто такие большевики и меньшевики, меня неплохо просветила Горно-зерентуйская каторжная тюрьма. Здесь в политическом коллективе было несколько крепких большевиков, которые много сделали для того, чтобы матросы, солдаты и рабочие, попавшие на каторгу, но подчас слабо разбиравшиеся в политике, выходили на волю настоящими большевиками. И мы, два матроса (я и Годов), получили в стенах Зерентуя основательную большевистскую закалку.
Большую помощь нам оказал старый подпольщик-большевик, бывший руководитель военной организации Петербургского Комитета РСДРП в 1905–1906 гг., Анатолий Владимирович Попов, Но это было тоже не настоящее имя, а то, под которым он был осужден на четыре года каторги. У него подпольных кличек было много. Погиб он во Франции во время первой империалистической войны под фамилией «Антонов».
Не могу не сказать здесь и о другом друге и наставнике – Василии Матвеевиче Серове, учителе, бывшем члене 2-й Государственной думы. Это был революционер, большевик, душа нашего Зерентуйского «университета». Во время бесед о нашей будущей жизни на воле В. М. Серов неоднократно подчеркивал, что мы, русские революционеры-марксисты, обязаны не бежать за границу, о чем мечтали некоторые из наших товарищей, а работать на местах ссылки, вести пропаганду марксизма среди жителей. Побеги же за границу должны совершать только те товарищи, которым грозит смертная казнь или длительное тюремное заключение. А те, кому эти виды наказания не грозят, должны использовать опыт и знание марксистов здесь, в Сибири. Работа здесь для многих из нас куда полезнее, чем бесцельное прозябание за границей. Слова этого железного большевика глубоко запали в сознание слушателей. Мы с Годовым вспомнили напутствия В. М. Серова на иркутской явке и полностью их выполнили.
Помогали нам, бывшим матросам, солдатам и рабочим, и другие профессионалы-революционеры, находившиеся тогда в политическом коллективе Горного Зерентуя.
Меньшевистская тактика, с которой мы познакомились еще в Горном Зерентуе (теоретически) и с которой столкнулись на практике во время наших скитаний после побега с каторги, нам с Годовым была не по нутру.
И поэтому мы оба были очень обрадованы тем, что здесь, на Иркутской явке, мы нашли не представителей ликвидаторского «болота», а большевиков. Радовало нас и то, что новые товарищи тоже разделяли наши политические взгляды.
На другой день мы сели на пароход и поехали по реке Ангаре до села Братский Острог (ныне город Братск). Оттуда двинулись пешком до пристани села Жигалово, на реке Лене, в пути к нам присоединились другие рабочие, шедшие наниматься на прииски. Собралась группа около 20 человек. Как мы прошагали пространство между Братским Острогом и Жигаловым, расстояние почти 300 км, я теперь плохо помню.
Была поздняя осень. На Лене вот-вот появится лед, но навигация все еще продолжалась. У берега стояли паузки – это особые плоскодонные, с тупыми носами, неуклюжие баржи, которые можно встретить только там. Паузки, груженные товаром, ждали отправки. Их надо было гнать вниз по реке Лене, а затем вверх по Витиму. Вот нас и нанял какой-то купчина на один из паузков. Договорились: он дает нам в день по 3 рубля, а если мы благополучно доставим его добро до Бодайбо, куда надо было плыть 10–15 дней, то он нам еще добавит «наградных» по 15 рублей. Так как денег у нас не было, а зима приближалась, то пришлось согласиться на эти условия.
От Жигалова до села Витима (Витимского) наш паузок шел по течению Лены, которое в некоторых местах достигает скорости 7–8 км в час. В Витиме же нас взял на буксир один из последних в эту навигацию пароходов и, натужно пыхтя, потащил вверх по непослушной и бурной реке Витиму.
Не буду долго останавливаться на том, как мы плыли.
В конце октября, перед самым ледоставом на Лене и Витиме, мы, вконец измученные непосильным трудом, добрались до цели своего путешествия – города Бодайбо. Конечно, трех рублей на питание в день нам не хватило, так как покупать все пришлось у нашего же хозяина, который брал с нас за продукты в три-пять раз дороже, чем они стоили в Иркутске. А когда приехали в Бодайбо, наш купчина заявил, что мы все проели, и не только поденную плату, но и «наградные», и еще остались ему должны, и поэтому если мы будем что-либо с него требовать, то он нас отправит в канцелярию горно-полицейского исправника. А чтобы ему не пришлось сделать это, мы должны выгрузить на берег еще кое-какие товары. Делать было нечего. Встреча с исправником нам совсем не улыбалась. Пришлось согласиться. Проработав целый день грузчиками, под вечер кое-как рассчитались с этим кулаком и покинули свою плавучую каторгу.