«Говорит Чичерин,— услышал я в телефон прямого кремлевского провода знакомый, несколько певучий, слабоватый голос,— вспоминает В. Д. Бонч-Бруевич.
— Бомбой убит германский посол, граф Мирбах; прошу вас сейчас же сообщить об этом Владимиру Ильичу и принять меры, которые вы найдете нужными...
— Известны подробности?
— Пока ничего неизвестно...»
После этого разговора Чичерин посетил советника миссии Рицлера и выразил соболезнование по поводу трагического случая.
Узнав об убийстве Мирбаха, Владимир Ильич Ленин попросил Бонч-Бруевича немедленно принять все необходимые меры для охраны сотрудников германской миссии.
Бонч-Бруевич с ротой красноармейцев отправился в германскую миссию, где уже находился председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский. Вскоре приехали В. И. Ленин и Я. М. Свердлов.
«Я коротко перемолвился с Владимиром Ильичом,— пишет В. Д. Бонч-Бруевич,— и тотчас же сообщил немецким чиновникам, что главы правительства прибыли и желают официально говорить с представителем германского посольства.
Нас пригласили в большую парадную комнату. Мы все уселись. Водрузилась торжественная тишина... Владимир Ильич, сидя, произнес краткую реплику на немецком языке, в которой принес извинения правительства по поводу случившегося внутри здания посольства, где мы не имели возможности оказать помощь германскому представительству. Он высказал глубокое соболезнование по поводу трагической смерти посла и прибавил, что дело будет немедленно расследовано и виновные понесут законную кару».
Убийство Мирбаха явилось сигналом к началу восстания, готовившегося «левыми» эсерами против Советской власти. «Преступный террористический акт и мятеж,— говорил В. И. Ленин 7 июля 1918 г.,— совершенно и полностью открыли глаза широких масс народа на то, в какую бездну влечет народную Советскую Россию преступная тактика левоэсеровских авантюристов.
...Нас провоцируют на войну с немцами, когда мы не можем и не хотим воевать. Этого грубого попрания народной воли, этого насильственного толкания в войну народные массы левым эсерам не простят».
Благодаря быстрым и решительным действиям Советского правительства мятеж был подавлен уже на следующий день. V Всероссийский съезд Советов в принятом 9 июля Постановлении потребовал «суровой кары для преступников, с оружием в руках посягнувших на Советскую власть и поставивших страну перед непосредственной опасностью новой войны».
Однако угроза войны с Германией оставалась реальной. Следовало срочно уладить конфликт, спровоцированный «левыми» эсерами.
14 июля в 11 часов вечера германский временный дипломатический представитель Рицлер посетил наркома Чичерина и передал ему требование своего правительства— ввести в Москву батальон немецких солдат в военной форме для охраны миссии Германии.
Чичерин, по указанию Владимира Ильича Ленина, ответил, что Советское правительство сделает все, «чтобы обеспечить безопасность миссии, генерального консульства и германских комиссий», но не может дать согласие на ввод в Москву иностранного батальона.
15 июля в связи с германским требованием В. И. Ленин на заседании ВЦИК зачитал правительственное заявление. Он сказал: «...подобного желания мы ни в коем случае и ни при каких условиях удовлетворить не можем, ибо это было бы, объективно, началом оккупации России чужеземными войсками.
На такой шаг мы вынуждены были бы ответить, как отвечаем на мятеж чехословаков, на военные действия англичан на севере, а именно: усиленной мобилизацией, призывом поголовно всех взрослых рабочих и крестьян к вооруженному сопротивлению...»
19 июля В. И. Ленин и Г. В. Чичерин приняли К. Рицлера. Они вновь категорически отклонили требование Германии. В конце концов ей пришлось отказаться от него. Нависшая над республикой Советов опасность была устранена.
Вспоминая о тех июльских днях 1918 г., Георгий Васильевич писал: «Самым тяжелым моментом было убийство графа Мирбаха, когда можно было опасаться со стороны германской военной партии немедленного перехода в наступление. В этот момент у меня было несколько продолжительных разговоров с Владимиром Ильичом. Он совершенно правильно оценил трудности, какие представило бы для Германии наступление на Москву. И, считая необходимым отклонить требование германского правительства о вводе в Москву германского вооруженного отряда, Владимир Ильич с полнейшим спокойствием ожидал результатов нашего ответа. Чутье не обмануло Ленина, и достигнутый компромиссный результат соответствовал тому, как он в разговорах со мной оценивал положение».
28 июля прибыл преемник Мирбаха, крупный германский финансист Карл Гельферих, который пробыл в Москве лишь десять дней. Наш полпред
А. А. Иоффе сообщал по этому поводу из Берлина: «Гельферих приехал сюда с твердым убеждением, что большевизм падет со дня на день, и с планом убедить не связываться с большевиками и уже подготовлять другие элементы, с которыми можно работать».
Одновременно с отъездом Гельфериха германское посольство под предлогом отсутствия гарантий безопасности в Москве выехало в Псков, оккупированный немцами. С этого времени связь с правительством Германии осуществлялась главным образом через советского полпреда А. А. Иоффе и оставшегося в Москве германского генконсула Гаушильда.
Между тем страны Антанты расширяли интервенцию. Их войска приближались к Мурманску.
27 июня Чичерин пишет В. И. Ленину: «Мы откладывали выступление с нотой против Англии относительно Мурмана. Теперь придется выпустить ноту». В. И. Ленин ответил: «Конечно, и ТОТЧАС»
В тот же день Г. В. Чичерин направил Локкарту ноту с протестом против высадки десанта в Мурманске.
В начале июля интервенты захватили северную часть Мурманской железной дороги и расстреляли руководителей Кемского Совета, а на юге вторглись в Туркестан и Закавказье. Усилили подрывную работу антантовские агенты. Вслед за восстанием «левых» эсеров в Москве вспыхнули мятежи в Ярославле и Муроме.
Обосновавшиеся с конца февраля 1918 г. в Вологде дипломатические представители стран Антанты и США были вдохновителями и организаторами этих мятежей. Г. В. Чичерин направлял им ноту за нотой, решительно протестуя против захватнической политики антантовских держав.
На объединенном заседании ВЦИК 29 июля 1918 г. В. И. Ленин прямо заявил: «Мы снова попали в войну, мы находимся в войне, и эта война не только гражданская, с кулаками, помещиками, капиталистами, которые теперь объединились против нас,— теперь уже стоит против нас англо-французский империализм...»
Война с Антантой была навязана Советской России. Наша дипломатия делала все, чтобы добиться ее прекращения.
Советское правительство сохраняло исключительную выдержку и не ответило на вторжение интервентов объявлением войны, подчеркивая тем самым насильственный и бандитский характер антантовского нашествия. Г. В. Чичерин специально обращал на это внимание в письме американскому генеральному консулу Пулю: «Просим Вас сообщить Вашему правительству и народам в чужих краях, что против пас совершено не оправдываемое нападение и явный акт насилия; с нашей стороны не было предпринято ничего, что могло бы оправдать эту агрессию. Наш парод только жаждет жить в мире и дружбе с трудящимися массами всех наций. Несмотря на существующее состояние мира, англо-французские вооруженные силы вторглись в нашу территорию, захватили силою наши города и деревни, расстреляли преданных ответственных советских работников, распустили наши рабочие организации, посадили их участников в тюрьмы и изгнали их из их домов без какого-либо основания, могущего оправдать такие хищнические действия».
Г. В. Чичерин обратился к Пулю с вопросом: «Не можете ли Вы ясно сказать нам, чего от нас хочет Великобритания? Является ли целью Великобритании уничтожение наиболее популярного правительства, которое мир когда-либо видел, а именно — Советов рабочих и бедняков? Является ли ее целью контрреволюция? »
В течение июля нарком неоднократно предлагал дипломатическим представителям стран Антанты переехать из Вологды, которую они сделали одним из центров антисоветских заговоров. Однако послы наотрез отказались вернуться в Москву, а в конце месяца отбыли в Архангельск, который через несколько дней захватили англичане. «Они оставили ничего не значащее объяснение, что их отъезд не означает разрыва дипломатических отношений, но большевики усматривали в этом отъезде, и не без оснований, увертюру к открытой борьбе»,— отмечает Б. Локкарт в своих мемуарах.
