14

С полуутра загремела на майдане воинская рать — галдеж, свисты, нежаркие, вестовые выстрелы из пистолетов.

—      Стенька! А Стенька!

—      Вот я, атаман,— вошел заспанный есаул.

—      Чего орут? Узнал бы, что ли...

—      Вестимо чего — зуб на Азов точат! Заводи, атаман, круг до заутрени, коль такое дело.

Оделся Булавин почище и пошел с есаулами Стенькой и Соколовым на круг без крошки во рту, как на причастье. Минуты и впрямь подкатывались священные: на приступ к Азову предстояло качнуть немалую рать. Только ступили с крыльца — открылся весь майдан, а на нем народу — тьма. На стольцах сразу по два-три человека трухменки гнут, и каждый старается перекричать всех. Слышней всех был голос Ивана Клецки. Он крутился, как положено на кругу, без трухменки на голове, сиял небесной голубизны новыми шароварами, а на плечах был надет орчак — рвань на рвани — больше видно ребер Клецки, чем самого ерчака.

—      ...Вот то-то и оно! — орал Клецка, тыча в кого-то пальцем.— Вам бы токмо про свои конюшни печись, а того не мыслите, что ежели мы Азову не возьмем, то все ваши припасы сенные Долгорукой с руками оторвет! Зажирели мозги ваши понизовские, им невмочь стало доброе помыслие держати!

—      Гони рванину! Чего разорался! Гони его!

—      Гони! Слыхали! Ты давай, Митрофан!

—      Говори, Федосеев!

Митрофан Федосеев видел, что подходит Булавин, но ловко отвернулся и громко заговорил, обращаясь к кругу:

—      Мы, черкасские, не супротив походу на Азов. Мы про что думку держим? Мы думку держим про то, как бы нам после Азову не привелось лошадя наши под нож пустить!

—      Успеете и после Азову! — крикнул Клецка уже из толпы.

—      А коль увязнем в Азове, как комар в шерсти, тогда кто станет наши лошадя кормить?

—      Единым духом Азов возьмем! Единым духом! — грянули сторонники Клецки, а Гришка Банников крикнул:

—      А ты, Федосеев, своих коней многих пашеницей прокормишь, а вином напоишь! Не все вино у тя Дыба вылил!

Федосеев оглянулся на гул, раздавшийся не столько от слов Банникова, сколько оттого, что заметили войскового атамана. Он понял, что говорить станет войсковой, и заторопился:

—      Я так мыслю, атаманы-молодцы, и вы, народ честной, гулящие люди! Ежели мы заедино возьмемся — скоро управимся, а мы, старожилые, на винцо вам дадим!

—      Врешь! Ужели не пожалеешь?

—      Не пожалею! Летний день, вестимо,— год кормит!

—      А коль не врешь — враз подмогнем!

—      Подмогнем! Чего не подмогнуть! — все стройней выстраивались голоса. Волны их боролись, накатывались одна на другую, и вот уже стало ясно, что забивает «подмогнем!».

Булавин поднялся на столец — головы толпы по грудь. Снял шапку. Поднял руку, все еще не понимая, о чем тут шел спор.

—      Тихо! Тихо там! Атаман трухменку гнет! Тихо!

—      Атаманы-молодцы! — начал Булавин обыкновенно.— Ныне нет у нас дела важней, чем от бояр да немцев боронить волю Дона Тихого. Долго мы сиднями сидели на черкасском острову, а ныне так подошло, что непочто больше ждать, а идти надобно на Азов!

На майдане взбурлили неожиданно голоса — один гул, а слов не понять.

—      Ныне Некрасов атаман в Царицыне! Волга зашаталась и на нашу сторону гнет! Терские казаки к вспоможенью нам готовы! Микита Голой с Рябым на запольных реках отряды сбирает. Драный Семен стоит супротив Долгорукого аки лев! Иные наши атаманы донские, украйных городов и запорожцы — все при деле, а теперь дело за нашим походом под Азов! Чего приговорим?

—      А чего велишь, атаман? — раньше всех крикнул Клецка.

—      А то велю... Тихо, атаманы-молодцы! Тихо! ...А то велю, что завтра наутрее надобно в поход выступать и брать Азов!

Опять непонятно загудела толпа на майдане. К стольцу пробился казак среднего достатку. Черкасский казак. Остановился под Булавиным и громко объявил, глядя снизу вверх:

—      Мы тут с казаками с полуутра гутарим. Слышали про поход.

—      Ну и чего намыслили? — спросил Булавин.

—      А то намыслили, что не пойдем мы под Азов, атаман!

—      За каким делом помыслы положили?

—      А за таким, атаман-батюшко, что надобно сена косить!

—      Косить! Косить надобно! — грянули со всех сторон.

—      А как же Азов? — загремел было Булавин, по его забили:

—      Косить пойдем! Косить!

Казак под стольцом кричал:

—      Отпускай, атаман, косить! Отпускай, а не то травы посохнут, чем лошадя кормить станем?

—      Тихо! Тихо, атаманы-молодцы! — Булавин добился тишины, но смятенье, охватившее его от такой неожиданности, не давало какие-то мгновенья говорить ему. По закону круга надо было дать кругу выкричаться, а он спросил:

—      Чего приговорим, атаманы-молодцы? На Азов или косить?

—      Косить! Голутвенные будут во вспоможенье! Косить!

—      Чего приговорим?

—      Косить! Косить, атаман, а потом — на Азов!

—      Чего приговорим? — в третий раз спросил Булавин и услышал:

—      Все косить станем! Скоро управимся! Косить! Косить надо!

—      Тихо! Тихо, гутарю, атаманы-молодцы!

—      Косить будем!

—      Косите! Анчуткин рог...