12
Вседержавнейший военачальник, которому вдруг по указу царя стали в подчинение все полки от Азова до Тамбова и от Астрахани до Воронежа, князь Василий Долгорукий, ко всеобщему удивлению, поселился не у Апраксина, а в доме воеводы Колычева. «Это из-за ясырки пристал военачальник к колычевскому дому, из-за ее турецкой красы...» — шептались на верфях и по домам «лучших» людей. Нельзя сказать, что князь Долгорукий не имел глаз и не видел красы турчанки, но все удовольствия он решил оставить на послепобедное время, а до него, как теперь ему стало ясно, было еще далеко.
Отписав царю свое мнение о положении на Дону, он называл Воронеж наиболее подходящим центром сосредоточения основных сил регулярной армии. События развивались стремительно, и теперь необходимо было немедленно идти на юг, на выручку Азова, о котором сам Долгорукий думал с безнадежностью. Он считал, что основной силой являются не понизовые, стоявшие под Азовом полки Булавина, а те огромные, хотя и разрозненные массы повстанцев, руководимых одержимыми атаманами-булавинцами, сила которых растет ежедневно, а их пример заражает соседние губернии по Цпе, Мокше и Оке, вплоть до Рязани. Эти силы растут повсюду — от Заволжья до Днепра,— их невозможно учесть, и потому неведомо, с какой численностью встретишься на Диком поле.
Дождавшись, когда придет последний московский полк — полк недорослей, Долгорукий двинулся на юг и 31 мая был уже в Острогожске, и тут, в трети пути от ненавистного Бахмута, получил известие, что под Валуйками действует объединенный отряд Беспалого с запорожцами и отряд «пущего вора» Никиты Голого, пред беспримерной храбростью которого неловко стоять даже гвардейским полкам армии. Повстанцы усиленно охотились за царевыми табунами, отгоняли их, и теперь все были на конях. Стремительно, как и конница Хохлача, передвигались и маневрировали по Придонью, так что победить их было второй задачей, после первой — обнаружить и расположить к бою. А боя Долгорукий желал. Он желал оправдать высокое доверие царя Петра и еще больше желал отмщенья за убитого брата. Жесткость Василия Долгорукого ощущалась во всем — в аскетическом образе жизни, даже для похода, в сухости приказов, в коротких разговорах с пленными...
Утром 1 июня 1708 года Василий Долгорукий поднялся с постели ровно в пять. Прикрикнул на денщика, умылся с крыльца приказной избы и, пока денщик готовил ему традиционный кофей (ныне завтраков без него не мыслилось!), сел к рассохшемуся дощатому столу, покрытому сукном, и стал читать доставленное ввечеру письмо атамана Никиты Голого.
«В русские в. г. городы стольником и воеводам и приказным людем, а в селех и в деревнях заказным головам и десятником и всей черни, Никита Голой со всем своим походным войском челом бьем. Стою я в Кулаковой стану и по Лазной («Эвон уж где!» — крякнул Долгорукий), а со мною силы 7000 казаков данских да 1000 запорожцов казаков же. И хотим итти под Рыбный. А Семен Драной пошел своею силой под Изюм, а с ним силы 10 000... А сам наш войсковой атаман Кондратей Афонасьевич Булавин пошел под Азов и под Таган... А нам до черни дела нет. Нам дело до бояр и каторые неправду делают. А вы голотьба и вся идите изо всех городов конные и пешие, нагие и босые, идите не опасайтеся: будут вам кони и ружье и платье и денежное жалованье. А мы стали за старою веру и за дом пресвятые богородицы и за вас за всю чернь, и чтобы нам не впасть в еллинскою веру. А вы стольники и воеводы и всякие приказные люди и заказные головы не держите черни и по дорогам не хватайте, и пропускайте вы их к нам в донецкие городы. А хто будет держать чернь и не будет пропускать, и тем людем будет смертная казнь. А хто сие письмо станет в себе держать и будет таить или хто издерет, и тем людем будет смертная казнь. За сим писавы и челом бьем».
Долгорукий посмотрел — письмо было не первой свежести и не «живое», а переписанное со всей старательностью. Это больше всего огорчило Долгорукого. Значит, вняли голосу вора, значит, чтут, опасаются и множат эту бумагу. Плохо...
Денщик принес на медном подносе ломоть соленой свинины, хлеб черный и пшеничный, три яйца и кофей. Рядом положил бумагу — список шестерых булавинцев, схваченных на нагорной стороне Дона и пытанных ночью в Острогожске. Долгорукий взял кусок свинины и стал есть ее без хлеба. Локти его стояли на столе, а сам он, прямой, надменно поджимая заблестевшие салом губы, поправил локтем список и, косясь, читал:
- «Миклуха Микифоров сшел в Пристанский городок с женой и детьми (умер после 10 ударов).
- Карп Леонов из Спасска (13 ударов. Живой).
- Лавер Фролов житель города Шацка монастырский крестьянин (14 ударов).
- Хфедор Лупоглаз с Битюга крепостной светлейшего кн. А. Д. Меншикова. Был с пищалей (13 ударов. Отправлен назад).
- Максим Абрамов солдатский сын 20 лет на дуване досталась кобыла и алтын денег.
- Микифор Пожерихин солдат конной службы (15 ударов)».
— Чего стоишь, Кондратей?
Денщик только переступил с ноги на ногу, набычил толстолобую рыжую голову. Красные кисти ручищ висели по швам.
— А ты ведь, Кондратей, одного ангела с вором Булавиным.
Денщик смутился, замерцал светлыми ресницами, но нашелся:
— Не прогневайся, батюшка Василий Володимирович, токмо воеводу, что казаки казнили, ведомо мне, тож Кондратием звали. Кондратей Кондратею — рознь!
— Поговори! — перестал жевать.— Зови писаря!
Долгорукий вытер платком руки, подождал, когда денщик затворит дверь, и вынул из потайного кармана лист с секретной азбукой, данный царем для него и Толстого. Это был секретный лист с шифром. Долгорукий окинул его взглядом: «Вместо «а» писалось «ме»., б — ли, в — ко, г — и, д — зе, е — жу...
«Мудрое помыслие Петра Алексеевича»,— подумал князь.
«Будеже писать нижеписанных персон имяна и прочее, то оныя писать такими знаки, какие против каждой отмечено, однакож писать все сплошь...»
Далее шли знаки персон:
Царское величество — кружок с крестом наверху.
Царевич — кружок с крестом внутри.
Князь Меншиков — просто большой крест о четырех концах.
Адмирал Апраксин — кружок со стрелой направо и вверх.
Министр Головин — буква пси.
Гетман Мазепа — 300.
Губернатор Азова — 100.
Майор Долгорукий — 118.
Потом шли казаки донские, запорожские. Города: Азов, Таганрог, Воронеж. Реки — Медведица, Хопер и, наконец, Булавин — 7.
«Счастливым числом наградил государь вора», подумал Долгорукий, и ему в этот миг Булавин показался действительно счастливым человеком, могучим и славным, в багровом пламени его воровских знамен. Но Долгорукий в тот год был счастливее вождя повстанцев: победа незримо шла ему в руки.
